NOBILIS EST IRA LEONIS
Так как мне писать рецензию на данный момент решительно лень - пусть будет кросс-пост сестры
Т20.10.2011 в 15:14
Пишет Рядовой Бэлломи:
Итак, Proxima Parada.
Stephen Dedalus любезно просветил меня на тот счёт, что программа концерта не совсем совпадала с той, которую отыграли на первой, "классической" Проксиме. Но я сравнить не мог, и потому вторая Проксима оказалась для меня таким же открытием и чудом, как первая - для тех, кто видел её два года назад. Известную долю настроя добавил и разговор с потрясающей Катей Ачиловой - то есть я был уже подготовлен к той трактовке, которая, как я понимаю, и подразумевалась заложенной в символику действа.
В первой песне мы наблюдаем конец прекрасной и великой эпохи, который факелом осветила сгорающаяя легенда Катти Сарк. Следуя за серебрянным её остовом, мы оказываемся в мире сна и полуяви, в мире психоделики и постижения себя через не-себя. Аль Рашид, вызывающий ассоциации с прогрессив-роковыми композициями ОП (вроде Туркестанского Экспресса или Стикса) проводит нас по улочкам Кордобы до дома, где собрались те, кто "грезит и грешит". И именно здесь, в момент перехода от арабской этники к жесткому прогрессиву приходит понимание того, что и мы не мы, и наш мир тоже не очень-то наш, чужой, странный и неясный.
Так написал когда-то мой брат в рецензии на Проксиму, тогда ещё бывшую только альбомом. В Проксиме театральной все грани этой медитативной апокалиптичности раскрылись и засияли мягким светом, сквозь брызги морской воды и пороховой и кальянный дым, от романтического серебряного призрака, скользящего над крышами пустых городов, до маяка последнего фронтира. Точка конца? Или точка возрождения? Каждый решает для себя сам.
Первое время хотелось прикрыть глаза и наслаждаться только плотным, ярким звуком, не отвлекаясь на непривычный отыгрыш каждой композиции на авансцене. Но стоило завершиться "Катти Сарк", как пантомимы стали складываться в историю, перекладывающую концепт альбома на событийный, линейный, личный лад. И философствующий калиф, предлагающий пленному европейцу партию в шахматы на равных и лишь затем отдающий приказ перерезать пленнику горло - невозмутимый, естественный приказ, выигрыш не не оттянул бы казнь и не спас гибнущего мира, отжившее должно уйти; и одинокая колыбель в парижской квартире, с полумесяцем в навершии рождественской ели; и великолепный вступительный текст (как же я люблю эту вкусную театральную дикцию!); и последние партизаны Средиземноморья, и моряки, уходящие навсегда вместе с Катти Сарк, и суетливые офисные сограждане, не замечающие, как полыхает их дом, и всеочищающая Чума, пляшущая ларотту, Чума, которая дарит надежду, что всё ещё может повернуться вспять, ибо хотя бы перед ней все ещё равны даже в царстве вечной мерзлоты. Даже под старинный рил, с такой лёгкостью ставший флейтовой темой "Арабики".
"Какой-то большой город, может, уже Париж. Без Эйфелевой башни ведь и не отличишь". Как удивительно это перемелькнулось с финалом саги о ковре из Феза. Без сердца и символа - все мы одинаковы. Без веры - все мы мертвы. Без страсти, без бескорыстия, без ярости и жизненной силы мы обречены, и всё движется к концу... но не всё ещё кончено. Ведь безымянный беглец-путешественник достиг своего маяка. Ведь последние такты последней песни всё же превращаются в пляску, в весёлый бретонский хоровод. И давно мне так не хотелось прочесть после аплодисментов Ave Maria - чтоб не сгорела, не кончилась эпоха.
Ведь у нас ещё есть время увидеть, как полыхает наш дом.
URL записиStephen Dedalus любезно просветил меня на тот счёт, что программа концерта не совсем совпадала с той, которую отыграли на первой, "классической" Проксиме. Но я сравнить не мог, и потому вторая Проксима оказалась для меня таким же открытием и чудом, как первая - для тех, кто видел её два года назад. Известную долю настроя добавил и разговор с потрясающей Катей Ачиловой - то есть я был уже подготовлен к той трактовке, которая, как я понимаю, и подразумевалась заложенной в символику действа.
В первой песне мы наблюдаем конец прекрасной и великой эпохи, который факелом осветила сгорающаяя легенда Катти Сарк. Следуя за серебрянным её остовом, мы оказываемся в мире сна и полуяви, в мире психоделики и постижения себя через не-себя. Аль Рашид, вызывающий ассоциации с прогрессив-роковыми композициями ОП (вроде Туркестанского Экспресса или Стикса) проводит нас по улочкам Кордобы до дома, где собрались те, кто "грезит и грешит". И именно здесь, в момент перехода от арабской этники к жесткому прогрессиву приходит понимание того, что и мы не мы, и наш мир тоже не очень-то наш, чужой, странный и неясный.
Так написал когда-то мой брат в рецензии на Проксиму, тогда ещё бывшую только альбомом. В Проксиме театральной все грани этой медитативной апокалиптичности раскрылись и засияли мягким светом, сквозь брызги морской воды и пороховой и кальянный дым, от романтического серебряного призрака, скользящего над крышами пустых городов, до маяка последнего фронтира. Точка конца? Или точка возрождения? Каждый решает для себя сам.
Первое время хотелось прикрыть глаза и наслаждаться только плотным, ярким звуком, не отвлекаясь на непривычный отыгрыш каждой композиции на авансцене. Но стоило завершиться "Катти Сарк", как пантомимы стали складываться в историю, перекладывающую концепт альбома на событийный, линейный, личный лад. И философствующий калиф, предлагающий пленному европейцу партию в шахматы на равных и лишь затем отдающий приказ перерезать пленнику горло - невозмутимый, естественный приказ, выигрыш не не оттянул бы казнь и не спас гибнущего мира, отжившее должно уйти; и одинокая колыбель в парижской квартире, с полумесяцем в навершии рождественской ели; и великолепный вступительный текст (как же я люблю эту вкусную театральную дикцию!); и последние партизаны Средиземноморья, и моряки, уходящие навсегда вместе с Катти Сарк, и суетливые офисные сограждане, не замечающие, как полыхает их дом, и всеочищающая Чума, пляшущая ларотту, Чума, которая дарит надежду, что всё ещё может повернуться вспять, ибо хотя бы перед ней все ещё равны даже в царстве вечной мерзлоты. Даже под старинный рил, с такой лёгкостью ставший флейтовой темой "Арабики".
"Какой-то большой город, может, уже Париж. Без Эйфелевой башни ведь и не отличишь". Как удивительно это перемелькнулось с финалом саги о ковре из Феза. Без сердца и символа - все мы одинаковы. Без веры - все мы мертвы. Без страсти, без бескорыстия, без ярости и жизненной силы мы обречены, и всё движется к концу... но не всё ещё кончено. Ведь безымянный беглец-путешественник достиг своего маяка. Ведь последние такты последней песни всё же превращаются в пляску, в весёлый бретонский хоровод. И давно мне так не хотелось прочесть после аплодисментов Ave Maria - чтоб не сгорела, не кончилась эпоха.
Ведь у нас ещё есть время увидеть, как полыхает наш дом.
-
-
20.10.2011 в 15:29